|
|
Михаил ВиноградовКолониальная война перерастает в гражданскуюРоссийские спецслужбы имитируют победуСобытия вокруг Театрального центра в Москве выходят далеко за рамки антитеррористической операции. Борьба с терроризмом была вовсе не единственной и, похоже, отнюдь не главной составляющей в действиях и властей, и захвативших заложников чеченцев. Ничуть не меньшее значение имеют политический и имиджевый аспекты. Политический смысл происшедшего состоит в том, что сторонники предоставления независимости Ичкерии – как в Москве, так и в Чечне – не имеют сегодня политических возможностей для отстаивания своей позиции. В Москве их пытаются представить как маргиналов. В Чечне же всех сепаратистов называют «террористами», вследствие чего решение сугубо политического вопроса о статусе Чечни постоянно переходит в военную, а порой и в террористическую плоскость. Имиджевый аспект связан с тем, что главным критерием при принятии решений по поводу Чечни является не реальная ситуация, а удержание президентского рейтинга на высоком уровне. В случае событий в Москве эта логика прослеживалась особенно четко – ведь сам захват заложников ставил под угрозу весь путинский миф о наступлении в России новой эпохи, принципиально отличающейся от ельцинской в лучшую сторону. Общественное мнение: ни войны – ни мираСобытия в Театральном центре на Дубровке произошли в тот момент, когда общественное мнение России было на переломе. Социологи фиксируют в последние месяцы рост разочарований относительно войсковой операции в Чечне. Нельзя сказать, что «пораженческие» настроения получили массовое распространение, однако «тревожный звонок» для власти прозвучал. Попытка устроить очередной патриотический подъем на волне виртуальной войны с Грузией успеха не имела – граждане на удивление безразлично отнеслись к «угрозе национальной безопасности России» со стороны Тбилиси. Но представлений об альтернативной политике на Кавказе у населения тоже не появилось. Переговоры с «лидерами террористов» воспринимались как угроза возобновления Хасавюрта – то есть возвращения к допутинской «эпохе предательств». Захват заложников побудил граждан снова определяться в своем отношении к чеченской политике Кремля. Тупик, в котором оказалась власть, был вполне очевиден, вероятность изменения настроений населения выглядела не такой уж малой. Психологи предполагали, что чем дольше будет продолжаться кризис, тем выше вероятность появления «стокгольмского синдрома» – не только у удерживаемых в Театральном центре, но и у общественного мнения. Процесс этот действительно начался, но шел он довольно вяло. В четверг несколько публицистов и деятелей культуры предложили удовлетворить политические требования террористов. Параллельно распространялись сообщения о достаточно корректном поведении террористов в отношении заложников. Однако в пятницу подобная тенденция сошла на нет. Одной из причин этого стали просчеты самих террористов – проведенная по их требованию антивоенная демонстрация не дала того эффекта, на который они рассчитывали, а в глазах населения воспринималась как жест отчаяния митингующих, но отнюдь не как выражение их принципиальной политической позиции. Вечером 25 октября террористы, усомнившиеся в возможности каких-либо уступок со стороны Кремля, объявили о намерении приступить к расстрелу заложников. Это не могло не привести к возвращению значительной части населения в стан «ястребов». Другой причиной, способствовавшей усилению «силовой» партии, стало нарастание к вечеру 25 октября ожиданий грядущего штурма. И общественному мнению, и экспертам становилось очевидно, что, хотя Путин так и не заявил внятной позиции, он не готов переступить через себя и отказаться от своего принципиального (и не слишком мотивированного) несогласия идти на переговоры с Масхадовым. Стало также ясно, что «партия мира» так и не смогла предложить достаточно убедительный и удобный для власти альтернативный сценарий урегулирования кризиса. Плоды самопровозглашенной победыКризис с заложниками оказался на руку практически всем российским партиям. СПС и «Яблоко» получили возможность заявить, что они были правы в своей антивоенной риторике (умалчивая о том, что во время второй чеченской войны критика ими властей звучала не слишком громко). ЛДПР Жириновского воспользовалась поводом, чтобы заявить: она не единожды указывала политическому руководству страны на опасность терроризма и теперь самое время ужесточить борьбу с ним. Для «Единой России» кризис с заложниками стал предлогом еще раз подчеркнуть необходимость усиления государства (читай – спецслужб). Наконец, коммунисты не упустили момент напомнить, что прогнивший режим окончательно себя дискредитировал, и при этом уйти от оценки самой чеченской войны. Но если вплоть до штурма ДК партии рассчитывали нарастить рейтинг благодаря Бараеву, то утром 26 октября линия их поведения принципиально изменилась. Увидев, что маятник симпатий населения вновь качнулся в сторону «проявившего жесткость» Путина, политики поспешили примкнуть к «победителям». Не случайно утром 26 октября Борис Немцов заявил, что прятавшийся от телекамер Путин вел себя абсолютно правильно, а переговоры с террористами означали бы «конец России». Аналогичным образом повели себя и лидеры левых. Только к понедельнику, когда выяснилось, что в лагере победителей их не очень-то ждут, а обстоятельства «идеального штурма» небезупречны, правые еще раз изменили свою позицию, потребовав провести независимое расследование. Впрочем, при этом они всячески стараются не «задеть» Путина, не настаивать на отставках силовиков, выводе войск из Чечни – по мнению правых, Путин болезненно воспринимает нападки на него и на попытки давить по кадровым вопросам. Вот если жестких требований не выдвигать, то президент, может статься, и силовиков уволит, и чеченскую политику пересмотрит. События вокруг захвата заложников показали, что в условиях крайне конъюнктурного поведения партий роль оппозиции берут на себя «непартийные» политики и общественные деятели, а также средства массовой информации. Наиболее последовательно о возможности несилового урегулирования конфликта говорили депутат Госдумы Владимир Рыжков, политолог Лилия Шевцова, журналист Александр Бовин. К «миротворцам» пытался присоединиться Михаил Горбачев, но его позиция, как всегда, была крайне туманной (правда, Борис Ельцин, который, как принято считать, глубоко раскаялся за первую чеченскую войну, вообще уклонился от каких-либо комментариев). Еще более значимым представляется поведение СМИ. Несложно было предугадать самостоятельное поведение журналистов ТВС, «Эха Москвы», «Коммерсанта», «Новой газеты». В этом же лагере оказались и журналисты НТВ, которые, вопреки ожиданиям скептиков, не стали встраивать себя во властную вертикаль и действовали вполне профессионально. С крайне жесткими оценками обстоятельств «успешного штурма» выступил и одиозный в глазах элиты, но популярнейший у читателей «Московский комсомолец». Мотивы его поведения не вполне ясны, но очевидно, что «МК» потенциально способен серьезно повлиять на общественное мнение, как минимум, в столице. В воскресенье – понедельник СМИ удалось изменить ситуацию в информационном пространстве, где на смену победным реляциям и рассуждениям о допустимом минимуме погибших заложников пришла констатация плохой подготовки силовой операции (речь идет не о работе спецназа, который выполнил свои функции, а о политическом решении о штурме, о неподготовленности медицинских служб, о попытках скрыть реальную цифру погибших и об унижениях, которые претерпели родственники заложников по завершении кризиса). Ответ на вопрос о том, какая из интерпретаций – кремлевская или оппозиционная – оказались ближе общественному мнению, социологи дадут уже через несколько дней. Политические урокиИнформация о том, что творилось в дни 23-26 октября в коридорах власти, крайне отрывочна. Утром 24 октября пресс-секретарь президента сообщал, что Путин провел ночь в Кремле, принимал доклады и отменил зарубежные визиты. Из этого уведомления было крайне трудно понять, чем же Путин все-таки занимался. Это породило слухи о панике в коридорах власти, подобной той, что была в июне 1941 года. Впрочем, возможно, что Путин лишь проводил очередную операцию прикрытия, избегая четкого изложения своей точки зрения на происходящее и не посылая к террористам никого из тех, кого чеченская сторона воспринимала бы как представителя власти, имеющего если не полномочия, то хотя бы серьезное влияние. Как и Сталин в 41-м, Путин несколько дней откладывал свое обращение к населению и (если не считать закрытых встреч с силовиками и лидерами парламентских фракций) появился перед народом уже после развязки событий – принимать «благодарность» заложников за ночной штурм. Показательно, что президент при этом так и не взял на себя ответственность за решение о штурме. Согласно полуофициальной версии, эта акция была вынужденным шагом в ответ на начавшиеся расстрелы заложников (подобный слух запускается в подобных случаях практически всегда), а приказ о ее начале отдавал безвестный генерал Проничев (замдиректора ФСБ, имя которого обыватели впервые услышали несколько дней назад). Пока трудно сказать, какие уроки из происшедших событий извлекут российские власти. Эксперты обсуждают три наиболее вероятных сценария – силовой, либеральный и инерционный. Силовой путь предполагает резкую активизацию боевых действий в Чечне, выявление в Москве «пятой колонны» чеченского сопротивления, укрепление позиций силовых структур, возможно – дальнейшее ограничение политических свобод. Косвенным подтверждением такого варианта может служить акция устрашения со стороны Министерства печати, которое в разгар драматических событий попыталось остановить телевещание канала «Московия» и ограничить доступ к сайту радиостанции «Эха Москвы» под предлогом цитирования ими высказываний террористов. Но у этого пути есть несколько ограничителей. Во-первых, разговоры о том, что политики «мешают» военным вести войсковые операции в Чечне, надуманны и скрывают за собой небоеспособность российских вооруженных сил. Во-вторых, вне зависимости от того, произойдут ли кадровые изменения в спецслужбах, Кремль не может закрыть глаза на то, что захват заложников стал крупнейшим в постсоветской истории провалом МВД и ФСБ, поэтому поручать им исполнение сложных задач бессмысленно. Наконец, октябрьский кризис выявил абсолютную беспомощность Ахмада Кадырова. Кремль может делать вид, что ничего не произошло, и по-прежнему ставить на эту фигуру, но сомнений в отсутствии у нее политических перспектив не осталось уже ни у кого. Либеральный путь предполагает, что Кремль извлечет уроки из происшедшего и перейдет наконец к реалистичной политике в Чечне, диалогу со всеми вменяемыми силами, а заодно и проведет реформу силовых структур. Но хотя эксперты и обозначают этот сценарий, в него мало кто верит – если бы власть была готова учиться на собственных ошибках, вряд ли она пошла бы на штурм ДК. Третий вариант (наиболее вероятный) предполагает, что октябрьский кризис мало что изменит. Власть и население попытаются поскорее забыть о «досадной неудаче» с захватом заложников. Основная борьба развернется вокруг того, расширить ли силовикам финансирование или же срезать его в наказание за допущенный провал. Возможно, немного модифицируется риторика – к списку покровителей «мирового терроризма», куда до сих пор входили Чечня и Грузия, Кремль добавит маленькую Данию, от которой теперь и будет исходить главная угроза национальной безопасности и территориальной целостности России. Москва |
Сайт открыт 24 июня 2000
года. Последнее обновление: 01 ноября 2002
|